Российская газета о НМУ

Материал взят с сайта Российской газеты

Страна, отказывающаяся от философии «догнать» и осваивающая социальную психологию лидерства, — про нас ли это вдохновляющее резюме выступления президента на Госсовете или нет? Инновационное общество — общество лучшего, общество достижений и образцов, созданных на основе самых передовых знаний.

Есть ли в стране хоть какие-то точки лидерства или все их надо создавать с нуля? Ужас охватывает при мысли, скольким умным людям придется делать хорошую мину при плохой игре, когда многочисленные чиновники потребуют больших и громких отчетов по инновациям. Сохраняя позицию мелкого преследования по отношению к достижениям реальным — неотчетным, нелиповым, которые мы в своей стране пока толком и не инвентаризовали. Сегодня мы вам предлагаем экскурсию в такое место.

Русский семестр

Понедельник, студенческая и преподавательская столовая, разрисованная математическими формулами. На большом полотне висит странное для непосвященных объявление «Корова — 2, овца — 2» и прочий домашний скот с цифрами. В конце: «Осел — ?»

- Это математическая задача. Я её, между прочим, не смог решить, — признается ректор Юлий Ильяшенко, получая на талончик борщ и котлету с рисом.

В фойе два молодых человека играют в пинг-понг — это финансовый и исполнительный директора, главные создатели той пространственной атмосферы, которая с поправкой на стиль времени отсылает вас куда-то типа в кафе «Под интегралом» знаменитого когда-то своей научной творческой атмосферой Академгородка.

Напротив длинный стол, за которым говорят по-английски, — 7 студентов из лучших университетов США, Канады, Финляндии, Дании приехали на целый семестр в Россию.

Причем американские и канадские получили на обучение в России специальный грант, а финн и датчанин заплатили свои деньги — несколько тысяч долларов за семестр.

- Я долго сомневался, потому что дорого. Но решил ехать и начать учиться, — говорит Отто Урпелайнен из университета в Турку. — А деньги на учебу постараюсь возместить, делая по ходу дела заявки на гранты.

У Дастина Клаузена была возможность провести этот семестр в престижнейшем родном Гарварде, а он решил ехать в Москву. И не по какой-нибудь разнарядке и огульному обмену опытом, а по личному выбору.

- Хотелось посмотреть на то, какая тут великая математика, — говорит он. — Год изучал русский язык, потому что меня интересуют еще и русская классическая музыка, особенно начала XX века, и советские фильмы. И вообще та ситуация, когда страна была коммунистической много-много лет, а потом вдруг все изменилось. Я хочу понять, что изменилось, а что осталось от ушедшей эпохи. Хочу разобраться, чем русское понимание капитализма отличается от американского.

- И чем? — не удерживаюсь я от вопроса совсем юному студенту Гарварда, философски промокающему кусочком белого хлеба тарелку.

- Да я ведь только что приехал.

- Я приехал сюда, потому что мне посоветовал приятель-студент, здесь побывавший и вернувшийся в восторге.

- Здесь уникальный набор курсов.

- Главное — понять, что такое стиль русской математической школы.

Что такое русский математический стиль, я начинаю понимать, когда, проходя по весьма демократичного вида коридорам, увешанным фотографиями многочисленно посещавших это здание министров образования других стран, останавливаюсь перед аудиторией, где одиноко ходит между столами взирающий куда-то в потолок студент.

- Он не один, — объясняет мне проректор Алексей Сосинский. — Там, в уголке, сидит Боря Фейгин, блестящий математик с мировым именем. Он просто сидит в этой аудитории, и к нему заходят студенты, чтобы обсудить с ним ту или иную задачу.

Летом на 3 месяца он уезжает в Японию и зарабатывает там на год жизни в Москве. А затем возвращается и за зарплату, в 2,5 раза меньшую зарплаты водителя московского метро, сидит в углу 207-й аудитории. Считая, что оно того стоит.

Догоняемая страна

- В начале 90-х годов я попал в новый математический институт в Мексике — огромное здание сложной архитектуры, построенное в горах, и в разговоре с директором сказал, что завидую тому, как ваше государство заботится о вашей культуре. На что он мне коротко ответил: а мы завидуем вашей культуре.

Юлий Ильяшенко, ректор нечастого сегодня в России приюта мирового престижа — Независимого университета, вырос с мыслью, что Россия — великая страна. Огромная, богатая ресурсами, сильная. («В поколении моих родителей мы обогнали весь мир, создав сверхоружие, а среди друзей моего отца были люди, это оружие создававшие, я их своими глазами видел».) Но главное ее национальное богатство, он уверен, культура, которой питается весь мир и которая сегодня актуальна прежде всего опасностью ее потерять.

В аудиториях Независимого университета на самом высоком мировом уровне его создатели пытаются удержать математическую культуру.

Давняя, ведущая свои начала с XVIII века, она превратилась в реальную математическую родословную с начавших свои исследования в конце XIX века Егорова и Лузина.

Лузин создал совершенно фантастическую школу. («Такой, по-видимому, не было ни у кого в истории».) В числе его учеников самые знаменитые математики страны — Колмогоров, Александров, Новиков-старший, Лаврентьев, Меньшов, Люстерник, Хинчин, Ляпунов, Кронрод... И каждый из них тоже создал свою школу.

Из этого и выросла вся «цветущая сложность» несравненной современной математической русской культуры, из-за возможности прикоснуться к которой студенты покидают Гарвард, а докторанты — Париж.

Русскую математическую школу, которую так высоко ценят в мире, отличает вовлечение в творчество на самых ранних стадиях.

- Мой учитель Евгений Ландис, — рассказывает Юлий Ильяшенко, — вспоминал, как он пришел студентом на мехмат после шести лет войны и первую задачу ему дали, чтобы ввести в курс дела и потренироваться, а вторая была уже нерешенной проблемой. Вот так круто вводят у нас в математическое творчество с конца 40-х и до нашего времени.

У математиков есть свой аналог Нобелевской премии — медаль Филдса, известная всей стране после того, как от нее отказался Григорий Перельман. Так вот, медалью Филдса награждены 8 русских математиков, столько же — американцев и французов. Российские социологи, например, или иные какие гуманитарии не могут похвастаться подобными аналогами. Так что вершина математической культуры налицо, и не нам одним она заметна, а всем миром признана. Есть что охранять, спасать, поддерживать, взращивать, развивать.

От чего спасать и куда развивать?

Надстройка любви

- Если бы теория Маркса о том, что человек — существо экономическое и его поведение определяется экономическим базисом, связанным с его финансовым положением, была бы верна, в России сегодня бы не осталось ни одного математика, считает Юлий Ильяшенко.

Потому что даже профессора МГУ, получающие благодаря героическим усилиям своего ректора гораздо больше, чем в других российских университетах, тем не менее имеют зарплату вдвое меньшую, чем зарплата водителя метро, и примерно в десять раз меньшую, чем зарплата американского профессора.

Юлий Ильяшенко, являясь ректором Независимого университета, при этом преподает на мехмате МГУ, занимает полставки в академическом математическом Институте им. Стеклова, а по осенним семестрам ведет курс в Корнельском университете США. Его обязанности примерно вдвое превышают нагрузку американского профессора, просто работающего в своем университете и не отвлекающегося ни на какие другие дела.

По его оценке, на побеждающий своим базисом Запад уехали 80 процентов из тех математиков, которые смогли это сделать. 20 — остались в России. По вторичным для марксиста «надстроечным» нравственным мотивам.

На мой вопрос, чем мотивированы 20 процентов, живущих «не по Марксу», Ильяшенко ответил:

- Меня как-то спросили об этом в Италии. Я им процитировал последние строчки из «Божественной комедии» Данте: «Любовь, что движет Солнце и светила...»

Его коллега и проректор Алексей Сосинский считает, что отъезд подавляющего большинства наших лучших математиков за рубеж пока не стал для России трагедией, во-первых, потому что они там выжили, а во-вторых, потому что не потеряли связь с Россией.

Но в течение столетия в таком режиме величайшая математическая культура не проживет. Исчезнет.

- Талантливые люди каждый год вырастают в России как трава, — говорит Юлий Ильяшенко.

И пока еще сохраняется программа прекрасно организованных специализированных московских школ. Культура школьного обучения в России по-прежнему уникальная и невероятно высокоразвитая. (И вот еще чему американцы приезжают в Россию учиться в массовом порядке — так это системе математических кружков, когда студенты мехмата учат школьников всего лишь на 2-3 года их младше. Сидят в 57-й школе большими делегациями крупных ученых и педагогов, ходят на кружки, изучают как всемирное достояние.

Но после школы каждый талант должен попасть в руки очень умелого специалиста, творческого математика, умеющего научить. А вот таких людей сейчас в России, по мнению Ильяшенко, только десятки. И им часто седьмой или восьмой десяток лет. Возрастной отрезок от 40 до 55 лет полностью опустошен отъездами. Надежда на тех, кому сейчас за 20 и за 30.

Визит на родину

Независимый университет появился в начале 90-х как ответ на потери, которые математическая наука понесла в советский период застоя. С конца 60-х до конца 80-х годов, когда при приеме в вузы сильно дискриминировали по национальному и социальному признаку, в вузовском образовании и в науке установился свой застой. Лучших выпускников мехмата МГУ — учеников Арнольда, Манина, Синая — перестали брать на преподавательские должности.

И Независимый университет был создан в 1991 году как попытка вовлечь в образование оттесненных от него людей с огромными творческими и преподавательскими возможностями.

Основателем университета был энтузиаст создания профилированных математических школ Николай Константинов, до сих пор приезжающий из Филей на Арбат на работу на велосипеде и патронирующий НМУ. С инициированного им собрания в 57-й школе начался НМУ.

Начались лекции по полному университетскому курсу. В маленьком чисто математическом университете, не имеющем никаких отсрочек от армии, обучаются около 40 человек плюс с 2001 года 10-20 иностранцев, плюс около 10 вольнослушателей. Малость дает университету возможности для большой гибкости и эксперимента. А его программа - самая современная математическая программа среди всех вузов России из-за возможности очень быстро реагировать на развитие математической науки.

Главные принципы университета — открытость и бесплатность. Если человек не хочет получать стипендию (символическую) и числиться студентом, он может считаться вольнослушателем, никаких документов и формальностей для этого не надо.

И хоть диплом НМУ не является официально признанным, людей, имеющих его, легко берут как в аспирантуру Гарварда, так и в аспирантуру академического Института им. Стеклова.

С 2002 года кроме иностранных студентов в университет на стажировку стали приезжать иностранные исследователи, открылась совместная русско-французская лаборатория. Французская CNRS, огромная организация национального масштаба, сравнимая с нашей академией наук в советское время, выбрала себе в равноценные партнеры крохотный независимый вуз, бюджет которого, как смеялись при подписании договора, в 20 тысяч раз меньше.

Но, несмотря на разность бюджетов, лаборатория очень эффективно работает, математики- визитеры из других стран - приезжают в Россию порою на целый год. Лаборатория устраивает множество научных конференций и выполняет роль интенсивно живущего научного центра. И уже 40-60 процентов ее финансирования дают собственные российские источники, ранее покрывавшие лишь 20-30 процентов расходов. В России уже начинаются считающиеся до этого преимущественно американскими сюжеты помощи альма-матер. Так, двое учеников Алексея Сосинского сделались процветающими бизнесменами и пришли к нему с предложением средств в помощь русским студентам-математикам.

Сейчас НМУ и его лаборатория активно вовлечены в создание международного математического центра в Москве.

В университете уверены, что русские математики готовы возвращаться в Россию при минимальных усилиях государства для этого. А первым шагом к этому могло бы стать создание в России позиции, которая есть во всех странах мира, — визитирующего (наезжающего) профессора. А также позиции «постдока», дающей ученому после защиты возможность два года заниматься наукой в хороших условиях с приличной зарплатой без больших педагогических нагрузок. (Выпускники Независимого университета пока уезжают на «постдоковские» позиции за границу.) Создание международного математического центра в Москве сделало бы шаг к решению хотя бы первой задачи с визитирующими профессорами.

Среди минимальных усилий государства могла бы быть и помощь в издании на русском Moscow mathematical journal, издаваемого университетом пока на английском и имеющего самый высокий индекс цитируемости среди русских математических журналов.

Достижение, которого нет

Ну и последнее. Независимого московского университета не существует. Изменения в законодательстве об образовании привели к тому, что университет не смог продлить себе лицензию. Для этого ему нужно собственное помещение, правительство Москвы было готово помочь, но по закону все учреждения образования должны находиться в федеральной собственности. В университете пободались-пободались с административными барьерами да и бросили. Стали называться Центром непрерывного математического образования и обитать в здании на Арбате, куда их пустили в самом начале друзья и единомышленники.

У них остался нерушимый в мировом математическом мнении бренд «Независимого университета» как одной из лучших в мире математических школ. Дастину Клаузену, когда он вернется в Гарвард, семестр в Москве будет засчитан, как если б он проучился в самом Гарварде, Отто Урпелайнену — тоже. Образование, абсолютно конвертируемое во всем мире, неконвертируемо пока в своей стране.

Инновация в России по-прежнему в зоне бюрократической чуждости. Создатели университета смотрят на это философски. Признают снова университетом де-юре, выдадут лицензию и тут же пришлют министерского чиновника, контролирующего программы с точки зрения да хоть той же инновационности. По секрету говорят, что некоторые вузы содержат специальных людей, делающих умный вид и пишущих всяческие отчеты, когда чиновники требуют инноваций. Чтобы сберечь инновации реальные. Тот самый уникальный набор курсов, из-за которого Агнес Бьерди прилетела в Москву из Канады, а Кристиан Дольберг — из Дании.